///19 век
В этом мире, что до сих пор записывает женщин в исключительно слабый пол, дискриминирует их во многих решениях, свободе выбора, получении равнозначного образования и многом другим, Шерлок выделяется из стандартного большинства мужчин. Шерлок берет выше и записывает ниже себя девяносто семь процентов населения, в котором полтора процента он оставляет тем, кого он знать не знает, ноль целых три десятых — для тех, о ком он знает по газетам, и остаток для тех, кого он знает лично и готов признать некоторые зачатки разума и мозгов. Сложно не признать, что процентное соотношение не велико. Зато он не делает различий на пол и возраст, и да, дети, порой, умнее, чем их родители [они еще не успели поглупеть настолько], а дамы совершают убийства и преступления ничуть не хуже, чем мужчины. Реже, однако, некоторые из них выдерживают исключительный уровень.
Впрочем, да, это все еще способно его удивлять, но статистика подводит его под интересные факты. Впрочем, эти факты чаще стоят в меру обособленно: используются во время раскрытия преступлений, не ставят большого различия между женщинами и мужчинами, когда приходит время выбирать подозреваемых, все еще вызывают некоторое недовольство, когда приходится успокаивать женские истерики.
И все же, последнее, чего ожидает Холмс в своей жизни, это то, что судьба сведет его с девушкой. Не в общепринятых романтических задумках — упаси господи — с помощницей. То, что некоторые девушки не глупее мужчин, а может быть и разумнее неких докторов, что подхватывают невесту на руки, держатся за руки, забывают о своих обязанностях… В смысле, конечно же, он был счастлив за Джона. [читайте как твердое «нет»] становится приятной неожиданностью.
Они встречаются полгода назад, достаточно случайно — если о чем-то в его жизни вообще можно говорить как о череде случайностей. Случайности носят исключительный характер, но можно сказать, что он рад их наличию.
Они не живут вместе, и, честно признать, это скорее отрицательный факт, один из тех, что вызывает проблемы из-за общественного мнения. То самое мнение, на которое Шерлоку наплевать большую часть своей сознательной жизни, однако, жизнь заставляет его признать факт того, что не все одинаково разделяют его мнения на сей счет.
Особенно девушки. Что, честно говоря, вносит некоторые сложности, но не те, с которыми нельзя было бы смириться, ради неплохого ассистента. Ассистент — это, конечно, слишком громко, но в какой-то небольшой мере. Впрочем, что говорит общественное мнение насчет того, что он по несколько раз в неделю, а то и чаще, навещает одну знакомую его девушку и они нередко уезжают вместе на экипаже — его заботит куда меньше. В конце концов, она еще ни разу не была против. В конце концов, у нее не сбивается дыхание и не учащается пульс, когда он подает ей руку при выходе из экипажа, Шерлок проверяет это чисто по привычке, и после в высшей степени рад этому факту. Руку он подает и впредь после: не всегда, но лишь немногим меньше половины случаев. Когда не спешит слишком сильно и вспоминает манеры. Впрочем, не то, чтобы она в этом нуждалась. Что говорит за еще один плюс его положения.

— Она рассказывает, что видит будущее, — скептизм в голосе Шерлока слышен и виден за версту, впрочем, если этого недостаточно, выражение лица и вскинутые в немом удивлении брови отлично дополняют картину. — Простите, может его предсказывать, — у Холмса дергается край губ, это часто происходит, когда он «восхищается» мыслезаключениями других или некими из событий.
Приветствия и разговоры о погоде он чаще упускает как что-то настолько же устоявшееся, насколько и бесполезное.
— И, конечно же, речь идет о чем-то ужасном — почему-то никто из «предсказателей» не предсказывает солнечную погоду, отдых на морском побережье или же выигрыш в лотерею, — Шерлок щурится, замирает на несколько секунд, а после взмахивает рукой, переиначивая только что сказанное. — Впрочем, последнее как раз нередко видят уличные шарлатаны.
И ни один из них не обладает чем-то большим, чем элементарными познаниями в психологии или же просто удачей и умением «говорить». А люди как дураки продолжают заходить в шатры, кидать монеты тем, кто останавливает их на улице и рассказывают два слова про несчастную любовь, сложности с родителями, долгожданного ребенка. А потом ему будут рассказывать о том, что окружающие не так глупы, как об этом говорят факты. Серьезно.
— Скажи мне, Эвр, ты веришь в предсказания?
Он не собирался браться за это дело, можно было закончить приемные часы, набросать на листке бумаги адрес полиции, и отправить девушку туда. Элементарно. Но что-то цепляет во взгляде, и цепляет достаточно, чтобы несколькими часами ранее пообещать посмотреть и заинтересоваться. Она слишком напугана, и вот это уже точно не поставленная пьеса для благодарных дураков. И не так уж часто к детективам приходят при наличии необычных способностей. Обычно с такими способностями, в самом деле, идут на ярмарки. Она же искренне верит, коротко рассказывает про совпавшие ранее детали, и, собственно, хмм.
Но о, все еще, серьезно, предсказания?
— У нас два часа до переломного (нет) момента в истории, и мы собираемся подъехать в одно место перед. Девушка говорит, что она читает это в знаках. И нам пообещали краткий ознакомительный курс лекций.
Где-то здесь теряется предложение «не хотела бы ты съездить со мной» и «свободна ли ты сегодня» — впрочем, оно теряется всегда.

[July, 8. 1976] FBI Seattle Division
Альберт здесь всего (уже?) полгода, а количество недовольных им агентов уже (и тут без вопросов) достигло шести. Трижды на него жаловались родственники жертв, единожды - подозреваемый. А количество поданых им форм AFO [Assaulting a Federal Officer] бьёт все рекорды. Альберт снял шину с носа только на прошлой неделе, и его и без того специфичное лицо всё ещё украшает очередной красочный синяк.

Гутиерез, руководитель Сиэтловского отделения, - полный идиот, а его коллеги - непрошибаемые неандертальцы. Но это та реальность, в которой Розенфильд существует последние пятнадцать лет, в которой он будет работать, к которой должен адаптироваться, если хочет сделать мир хотя бы чуточку лучше. А он хочет. Он пытается. Пусть и чувствует практически ежедневно себя так, будто он делает это будучи связанным по рукам и ногам. Его не то чтобы не любят - вопрос в Бюро не ставится так - но работают с ним неохотно, через силу, исключительно по необходимости - потому что отрицать факт его профессионализма и уровня проводимых им экспертиз просто нельзя.

Если держать лёд на носу слишком долго, начинают ныть n. infratrochlearis, n. supratrochlearis и n. supraorbitalis, немеет m. procerus, придающая его лицу характерное выражение, что на краткие мгновения делает его похожим на остальных, как будто бы искусственно смягчая характер. Когда ноющая и тупая от холода боль доходит до lobus frontalis, проморозив sinus frontalis, Альберт готов опустить мешочек со льдом. но он открывает глаза и замирает, уставившись на буквально упирающуюся ему в кончик ноcа протянутую руку.

- ПОЛАГАЮ, ВЫ - АЛЬБЕРТ РОЗЕНФИЛЬД! - от громкости голоса хозяина руки у судмедэксперта моментально начинает сверлить лобные доли, и он морщится. Но онемевшая m. procerus неистово этому сопротивляется, вызывая не слишком приятные и уместные сейчас ощущения мурашек и щекотки. - ГОРДОН КОУЛ, РУКОВОДИТЕЛЬ РЕГИОНАЛЬНОГО ОТДЕЛЕНИЯ БЮРО В ФИЛАДЕЛЬФИИ. Я СОБИРАЮ НОВУЮ КОМАНДУ, ВЫ ДОЛЖНЫ БЫЛИ ПОЛУЧИТЬ МОЁ ПИСЬМО.

- Да, я - доктор Розенфильд, - не без труда выдавливает из себя Альберт, принимая для рукопожатия протянутую ему руку, а потом, благодаря недвусмысленной мимике и активной жестикуляции понимает, что... - ДА, Я - ..ЧЁРТ, НЕТ, ШЕФ КОУЛ, Я НЕ ПОЛУЧАЛ НИКАКОГО ПИСЬМА.

Он гневно косится в сторону стола Гутиереза, пока его руку всё ещё трясёт этот Гордон. Стоило ожидать.
- Вы.. - он убирает наконец от лица пакет со льдом и прочищает горло, чтобы ещё немного повысить голос, - ВЫ СКАЗАЛИ В ФИЛАДЕЛЬФИИ?

- ИМЕННО ТАК, АЛЬБЕРТ, - Коул таки отпускает его руку и протягивает небольшую папку, прослеживая затем за направлением взгляда Розенфильда и определяя пункт своего дальнейшего назначения. - ОЗНАКОМИТЕСЬ В ДОРОГЕ. СОВЕТУЮ ПАКОВАТЬ ВЕЩИ - У НАС САМОЛЁТ ЧЕРЕЗ ЧЕТЫРЕ ЧАСА.

▹ мы примем любую вариацию Гордона, кроме уж совсем адских отклонений ▹ мы с удовольствием поможем вам в разработке и унификации КОДА - у нас есть намётки и предложения ▹ мы легко адаптируем под ваши желания те наигранные им как НПЦ (или сформированные хедканонами) моменты, которые будут идти в разрез с вашими представлениями ▹ поможем адаптироваться в слегка изменённом каноне и привнести что-то своё ▹ we will make the Blue Rose Family whole again. ..за исключением Уиндома, конечно >< ▹ знайте, умейте, любите ▹ по количеству символов претензий нет. лицо, на наш взгляд, Коулу пойдёт исключительно третье, но это вариативный пункт ▹ грамотность и желание творить

История началась, когда Картман шлепнул на стол увесистую папку.
— Что это? — Кенни ткнул в неё пальцем. Потом намотал на руку плащ, перекинул через плечо и запахнул на груди, как халат: с улицы тянуло прохладой.
Картман пригладил папку, поставил ладонь на столешницу, перебрал пальцами — стальные когти звонко клацнули о пластик. В другой руке он держал связку: там было несколько одинаковых ключей, и они едва слышно позвякивали. Бок о бок с ними болтался резиновый Эмбригуру с белой наклейкой у брюха, поверх которой крупными буквами значилось: «БАТТЕРС».
Снаружи задуло, и Кенни старательно спрятался под капюшон. Они были на складах, потому что место выбирал Картман, а тут всегда было сыро и холодно. И ветер завывал не как в центре, а действительно угрожающе, и ухал о тонкие стены контейнеров так, что содрогалось изнутри. Пару раз Кенни видел, как задрожала пластмассовая этажерка, а потом от стены отвалился «Злодейский План Номер Пятьдесят Четыре». Еще там стояла коробка из-под телевизора, и она повалилась тоже: бухнулась на пол той стороной, которая выкрашена синим. Синий был взят в рамочку, чтобы было похоже на экран, а по бокам кто-то мелками вывел разноцветные кнопки. А сверху подписано: «СУПЕРЗЛОДЕЙСКИЙ КОМПЬЮТЕР ХАОСА».
Картман раздраженно цокнул и запнул коробку подальше в угол. Затем неловко нагнулся, поднял «Злодейский План Номер Пятьдесят Четыре», скомкал и бросил не глядя. Кенни нахмурился: неплохой был компьютер, хорошо нарисован, старательно — так не каждый сможет. И план висел тут много дней, и провисел бы еще, и, возможно, использовался бы по назначению — во имя чего-нибудь принципиально недоброго, — если бы не разрушительное присутствие Картмана. А ему и отчитываться было не перед кем, потому что помещение принадлежало бабуле очкастого Дуги, и она разрешала там играть. А Дуги был заодно с Баттерсом, а Баттерс, на правах старшего как по возрасту, так и по званию, являлся доверенным хранителем связки. Он торжественно нарек вверенный ему артефакт «Ключом Измерения Хаоса», и приставил к нему грозного охранника — капитана Эмбригуру, которого пришлось снять со школьной сумки. Но Баттерс пошел на эту жертву ради большого дела, и Кенни помог ему разжать карабин, и приделал новый, чтобы брелок не свалился с кольца.
А теперь священный артефакт находился в загребущих лапах Картмана.
— И откуда у тебя ключ от логова Хаоса?
— Я вежливо попросил и он любезно его мне дал.
— Картман, говнюк, ты опять угрожал Баттерсу?
Картман закрыл глаза, помассировал виски, сказал назидательно:
— Ну сколько мне еще повторять: я — не говнюк. Это вы — говнюки. НЕ Я, понял? А ВЫ. И Енот, мать твою, Мистерион. Е-Н-О-Т! — он ткнул пальцем в грудь, указал на маску. — Первое правило клуба супергероев: кто называет другого по имени, когда на нем костюм, тот обсос вонючий и нахуй идет, ясно тебе?!
— Да ты задрал потому что. Пятый раз за неделю, — Мистерион подтянул перевернутое ведро, которое было тут вместо стула, и забрался на него с ногами. Картман скрестил руки на груди и нетерпеливо притопнул подошвами. Пришлось сдаться:
— Так что это за папка, Енот?
— Так-то лучше, — сказал Енот. Потом расправил плечи, чтобы смотреться внушительнее; подтянул штаны и прочистил горло. — А это, мой героический друг, не папка. Это целый документ, тайный и секретный, и чтобы он не попал в злодейские руки, мне пришлось схлестнуться в жестоком бою с рыжей сукой Салли Тернер, — и он победно потряс папкой перед самым носом: только сейчас Кенни заметил, что она была с узорами и наклейками, и явно девчачья. Тем временем Енот медленно расстегнул застежку, чтобы получилось совсем уж триумфально, потом вытащил разноцветную карту Южного Парка и разложил на столе. Там были желтые квадраты зданий, серые палочки перекрестков и покатое голубое пятно, больше похожее на фасолину, прямо за школой.
Мистерион осмотрел её как следует, подумал и сказал:
— Ты побил Салли Тернер ради раскраски?
Енот взглянул на него, как на идиота.
— Вот скажи мне, ужас в капроновых колготках, что делают супергерои? Правильно, сиротеют, страдают и защищают город от несправедливости. А какой город надо защищать? Правильно, «мой город» надо защищать. Мой, Мистерион. Не наш. Ну и как мы будем это делать, если нас двое, а? — он прокашлялся и проговорил мрачным голосом:
— Этот город слишком мал для нас двоих, Мистерион, — Енот взял фломастер, снял колпачок, потрогал стержень, недовольно цокнул. Поставил на место, взял другой, приложил к карте и линией поделил её пополам. Написал справа «Е», а слева — «М».
— А, нет, секундочку, — Картман высунул кончик языка и старательно обвел «Свистуна Вилли» так, что он стал принадлежать территории «Е». — Щикарно-о. А почта тогда сдвигается во-о-от сюда…
— Какая разница, кто на какой территории? Наша цель — помогать людям, и это то, ради чего я ношу свой плащ, — серьезно сказал Мистерион, и опустил голову так, что на глаза упала глубокая тень.
В отличие от Картмана, Кенни действительно хотел помогать и быть полезным, и понимал, что большое дело состоит из маленьких поступков. Ему не нужно было славы или общественного признания, и других почестей тоже: было хорошо уже от того, что город становится чуточку лучше. И, самое важное, Кенни знал то, чего не знал Картман. Этого не знали и остальные пацаны, и взрослые, живущие по ту сторону железной дороги: плохую жизнь и отношение к жизни, то, особое, которое удается увидеть только в бараках, грязных канавах и подворотнях.
И в разделе территории не было никакого смысла, потому что всё равно никто не будет держаться границ, и только Картман будет использовать это в своих целях. Поставит Баттерса на счетчик за посещение «Свистуна Вилли» или еще что придумает. Потому что тайные документы, добытые в жестокой схватке, у пацанов на том же счету, что у девчонок — списки, и если уж рассекретили и забились играть так, как написано, то нарушать нельзя, иначе ты — козел вонючий. К тому же, Картман достал папку нечестно, а это шло вразрез с представлениями Мистериона о геройстве.
Таким образом выходило, что в папке Салли Тернер заключалась власть, которой, вопреки словам Енота, было суждено попасть в злодейские руки. И эти руки прямо сейчас отмечали крестиками стратегически важные объекты. Так что он спрыгнул с насиженного и ловко выдернул её из чужих рук.   Сказал:
— Так не делают, Енот. Это — личная вещь Салли и её надо вернуть.
— Эй, отдай, не будь козлом! — заверещал Картман и ринулся на Кенни, но тот был проворнее и, ловко увернувшись от чужих лап, выбежал на улицу.
Снаружи бушевал ветер, так что пришлось придержать капюшон, чтобы не слетал. У противоположного склада стоял мусорный бак, и Мистерион подбежал к нему, вспрыгнул на крышку и дальше — на контейнер. Енот остался позади: его задница естественным образом не давала шанса оперативно забраться на верхотуру, так что он мельтешил внизу, выбирая, с какой стороны подступиться к взятию стены. У него никак не получалось: он свернул крышку, запутался в плаще, смачно выругался. Потом яростно ткнул в сторону Мистериона пальцем и выкрикнул:
—  То есть так, да?! Запомни мои слова: это не я развязал войну, это ты, урод, развязал войну!
Кенни лишь пожал плечами, убрал папку под плащ и показал Еноту средний палец. А затем сорвался с места и был уже у дальнего угла крыши, когда услышал:
— НУ И ПОШЕЛ ТЫ НАХУЙ, МИСТЕРИОН!

В городе он был быстрее, потому что знал, где можно срезать угол, а где взобраться по пожарной лестнице. Так что Мистерион стремительно преодолевал расстояние до цели — дома Салли Тернер.
Наверное, у него будут неприятности: Картман не любил, когда его разводили, а особенно — если это шло вразрез с его планами. Но Кенни не боялся по многим причинам: героям страх не положен по статусу, а инстинкт самосохранения — не то, чем руководствуются бессмертные. А еще (самую малость) он верил в то, что Эрик Картман — не такой говнюк, как все думают.
Мистерион взбирался по пожарной лестнице, когда услышал:
— Слышь, малая, да мы тебя не обидим. Сходим, пробздимся парочку кварталов, мы этого, того, компания вообще пиздатая. Никто не обидит, слышь меня, да? — говорил пацан. Кенни пригнулся, чтобы разглядеть лучше.
Это были старшеклассники, и каждый из них был на пару голов выше Кенни. А еще они отирались в переулке, а в переулках всегда торчат обсоски типа тех, с которыми тусуется Кевин: козлы с яйцами вместо мозгов и большим самомнением только потому, что на пару лет старше. Он посчитал и прикинул: их было пять, а пятеро против одного — всегда неравный бой. Кенни прошел бы мимо, потому что один раз нарвешься на старшаков, а проблемы потом — всю жизнь, но вот Мистерион…
— Эй, вы, отстаньте от неё, — он спрыгнул с лестницы и приземлился прямо между девчонкой и старшеклассниками.
— Это еще че за хер?
— Пиздец, зацени! Классные трусы, пацан.
— Слышь, придурок, отвали отсюда, тут ваще-та интеллегентные люди разговор ведут. А не свалишь — вынесем, — это был тот, что за главного. Он угрожающе выставил нож.
— Попробуй, — сказал Мистерион, и выбросил дымовую шашку. На самом деле дымовая шашка была ярмарочной хлопушкой, которую удалось урвать, когда они с классом ездили на экскурсию в Денвер. Но и её было достаточно для отвлечения внимания: хлопушка вспыхнула и взорвалась как настоящий фейерверк, а Мистерион, воспользовавшись замешательством старшеклассников, схватил девчонку за руку, сказал:
— Доверься мне, — и они побежали из переулка.

В голове крутятся несколько тысяч — меньше [ненамного] — вариантов зачем это Мастеру, какие планы. Еще, где-то рядом десяток вариантов, как тот выжил опять, кого сжигал Доктор, почему, как, что, и все то, для чего подходящее для размышлений время отнюдь не здесь и не сейчас — не тогда, когда они на грани очередного восстания киберменов — или на что еще это похоже.
Доктор забывает дышать, напоминает себе, что это полезно уже второй раз за две минуты, и снова забывает. Не то, чтобы это также критично как для людей, но Доктор слишком долго и часто проводит свое свободное - не свободное - время на Земле, и это уже немного да. Доктора немного переворачивает сейчас, когда звучит I am the Master. Speak. Всего переворачивает и звенит в ушах. Доктор отлично понимает, что надо собраться, чего-то там предпринять, чего-то там защищать, спасать, но не может сейчас нормально сфокусироваться на задаче, особенно теперь, особенно прямо сейчас.
А потом на него снова смотрят, и это еще один удар поддых, от которого нужно заново учиться дышать — он еще не научился за предыдущие пять попыток. 
— Мою версию? — это выдыхается с нервным смешком — задыхается нервным смешком. а Доктор дважды пытается улыбнуться, прежде чем у него это получается на вторую попытку. Оба сердца стучат уже где-то под горлом, и приходится сцепить позади этой улыбки зубы секунд на пять, чтобы губы не тряслись, не дергались и о, это хотя бы немного походило на нормальную улыбку.
У Доктора всегда получались плохие мины и плохая игра, когда Мастер оживал вновь, вот обычно всегда получалось, чтобы не происходило — но Мастер, это личный ластик всей идеальный игры и лжи Доктора, когда не получается, просто. не получается. Доктор в миллионный раз за свою жизнь и раз сотый-двухсотый-больше за время знакомства с Мастером жалеет, что не умеет замораживать время. Ему нужно хотя бы пять минут, хотя бы две, эти несколько минут на то, чтобы сглотнуть, вспомнить как дышать, как-то привести в привычный хаос эмоции, и свыкнуться с этим опять. Если бы Мастер рассылал оповещения о том, что он живой хотя бы за несколько дней до их встречи — это было бы просто отлично. Лучше недель. Лучше месяцев. Лучше… ладно, Доктор отнюдь не против, чтобы на его руках больше никто не умирал. Минутка Утопии от Доктора, в момент, когда даже кибермены готовы послушать его версию, его воссоединение с живым Мастером, а Доктора выворачивает наизнанку оголенными нервами и редкий случай, когда говорить что-либо — слишком больно. О, когда Вселенную это останавливало.
— Там, — Доктор не глядя очерчивает рукой пространство позади себя, там были двери, где-то там основная часть здания и куча места, где и правда можно спрятать людей, аппараты, вряд ли космический корабль, но зная Мастера, очень недальновидно отрицать что-то сразу. — Правда заложники? Или зачем, просто зачем, what are you going to do this time?
He need to take less drugs, for sure, — Доктор не видит сейчас как он выглядит, но знает-чувствует-представляет, что у него распахнуты глаза слишком сильно, что в них мешается слишком много всего, и, о, он тоже хочет красивую маску, подтверждающую, что ему наплевать на все происходящее и не наплевать только на жизни людей, на которые в очередной раз собирается претендовать Мастер, только вот не получается, только Доктор в этот раз слишком хорошо поверил в то, что это конец. Well, относительный конец, Вселенная бесконечно, Мастер… Мастер умер у него на руках. Доктору кажется, что тому сейчас не придется пользоваться никакой телепатией, так слишком он думает о том, что не думает, не хочет думать, и что он даже не почувствует сейчас, если Мастер напрямик пробьет всю защиту, за которой Доктор не особенно то и следит, and ll come to his mind.
Впрочем, с удивительным тактом, Мастер не читает его мысли последние несколько сотен лет.
Или отвращением.
He has never asked. He can do it now, by the way, the cybermen in the city, the Master in the city, London in the danger, it is the best time to ask everything you ever wanted, really. You can go ahead.
— You know that I won’t let you, — the only thing he is saying, and it sounds really helpless, he really need this a few minutes, but no one left these minutes for him.

+

Ксандр. Такой прекрасный ясный солнечный день, что хочется просто присесть на скамейку у фонтана, закрыть глаза, слушать, как шумит вода, и ощущать тепло прикосновений солнечных лучей на своей коже. Что я и делаю, поддавшись внезапному желанию расслабиться. Но даже минуту не думать о делах у меня не получается. Я разучилась отдыхать? Возможно. Я могла бы обмануть себя, попытавшись убедить себя в том, что я умею веселиться и ничего не делать, как и любой другой нормальный человек, но я-то знаю правду: если я не сплю с ножом под подушкой, то это не значит, что я расслабилась. Я проснусь за пару секунд до того, как кто-то подойдет к моей кровати, и если кто-то придет с дурными намерениями, то я голыми руками сломаю ему шею, какой бы она крепкой не была. Если, конечно же, это не окажется Небула: Танос против насилия в семье, если оно ему не выгодно. Только это меня и останавливало, во всяком случае, первое время, сейчас-то я привыкла к этой малахольной.

Вздыхаю и открываю глаза. И все равно день великолепен, пусть даже я и не могу всецело им насладиться. Эта планета полна жизни, вся такая правильная, функционирующая как единый отлаженный механизм. Я видела с утра людей, спешащих на работу, матерей, отводящих детей в школы. Такое чувство, будто бы здесь каждый знает свое место. Так непривычно. Нет, моя жизнь еще более ограничена рамками четкого следования заданному курсу, но ее нельзя назвать скучной. А от этой рутины, как мне кажется, можно быстро сойти с ума. Кстати о сумасшествии: не рехнулась ли я, затевая предательство одного из самых могущественных существ в Галактике? Я не знаю. Я лишь понимаю, что так больше продолжаться не может: я хочу быть свободной от Таноса. И я осознаю, что это будет нелегко, что мне придется дорого заплатить за свою свободу. Но я готова умереть, если придется, чем жить дальше жизнью, не принадлежащей мне. Я должна попытаться что-то изменить.

Итак, для начала мне нужны деньги. Если у меня еще и при этом получится помешать планам Таноса, то это вообще два в одном. Люблю практичные и многофункциональные планы. Таносу нужна сфера, и, конечно же, он не поспешил оповестить нас всех, что это за сфера и в чем ее ценность. Но судя по тому, что у людей Ронана сферу похитил некий Звездный Лорд, очевидно, что это непростая вещица. И дорогостоящая, как оказалось: Коллекционер предложил мне за нее уйму денег, правда, тоже не стал ничего объяснять. Хмм. Не люблю загадки. Выслушиваю доклад от одного из командующих армией Ронана, им удалось определить, кому Звездный Лорд (очень странная кличка: обычно пафосные клички принадлежат тем, кто ничего из себя не стоит, посмотрим-посмотрим...) собирается сбыть краденный артефакт. Люди Ронана работают быстро и эффективно, не могу не отметить этот факт. Оспариваю решение Ронана, предлагая себя в качестве того, кто полетит на Ксандр добывать сферу. Мягко смотрю в глаза Небуле, чьи навыки я поставила прилюдно под сомнение, и легко выдерживаю ее гневный взгляд. Увы, сестренка, ты все еще не умеешь испепелять лишь взглядом. Прими это, как и то, что на этот раз я снова тебя обошла: Ронан сразу же изменяет свое решение и отправляет на Ксандр меня. Вот и славно. Конечно же, когда они все поймут, то бросятся за мной в погоню, но сейчас хоть никто не будет путаться у меня под ногами. А когда я все закончу, то, надеюсь, смогу исчезнуть так, чтобы они меня не нашли. Дальнейшая защита сферы - не моя головная боль, а проблема Коллекционера.

То, что люди Ронана сумели определить, куда именно похититель отправляется со сферой, максимально упрощает задачу. Пожалуй, даже Небула бы справилась. Во время полета до Ксандра я разжилась нужной информацией об этом Звездном Лорде. У нас с ним есть что-то похожее: мы сироты, которых воспитали преступники. Йонду Удонта дожил до почтенных седин, что уже своего рода достижение для разбойника. Он все еще достаточно силен, чтобы дать отпор кому угодно лично, а также владеет авторитетом и некой властью над своими людьми. Уж как он этого добивается, не знаю, но совсем безнадежных дураков в его банде, по слухам, нет. Хотя... Вглядываюсь в фотографию этого Питера Квилла (вот как прозаично зовут нашего самозваного Лорда) и не вижу лица, испорченного интеллектом. Но все же не стоит недооценивать того, кто смог уйти от воинов Ронана целым и невредимым.

Мне удается прибыть раньше, чем он, и я веду наблюдение со стороны. Выжидаю, когда же он появится. Кому-то может показаться, что затеряться легче на планете, полной людей с сомнительным прошлым, но вот на такой-то планете тебя найдут в два счета, если это кому-то будет нужно. На цивилизованных планетах есть полиция, но полиция будет тебя искать лишь только тогда, когда ты уже что-то совершить. На криминальных планетах за тобой будут постоянно наблюдать и следить за каждым твоим шагом. Здесь все проще: обитатели Ксандра полностью погружены в свои жизни, свои переживания и заботы. Они не замечают тебя, пока ты не привлекаешь к себе внимания. Вот я и стараюсь вести себя непринужденно: стою, прислонившись к стене, и уплетаю какой-то сладкий местный фрукт. Квилл уже внутри, если его сделка с Брокером пройдет удачно, то что ж, у него сегодня счастливый день, ему не придется испытать двойную боль: физическую и боль разочарования, что его побьет девчонка. Мне хочется забрать сферу не у Звездного Лорда, а у Брокера. Это можно будет сделать внутри, так будет меньше шума.

Школа Профессора была удивительным местом что для людей, что для мутантов. Очевидно, почему она казалась удивительной для людей - эдакий аналог Хогвартса в настоящем мире, место, где нет обычных людей, место, где вместе с географией и историей тебя учат сдерживать или правильно использовать своим способности. Но для мутантов Школа тоже была чем-то намного большим, чем учебное заведение. Это было местом, где каждый мог чувствовать себя спокойно и свободно, это было местом, где каждый мог бы тебя понять - они все сталкивались с теми же проблемами, что и у тебя, они все объединены, и ты вместе с ними. Я был уверен, что каждый мутант это ощущает, даже в тот момент, когда переходит порог. Единение.
Эрик тоже это чувствовал, в этом я был уверен. Может быть, именно это претило ему, может быть, именно это было ключевой нотой в общей мелодии постоянных прощаний - Чарльзу Ксавье удалось создать место, в котором комфортно всем, и Эрика Леншерра это нервировало. Это было не то, чего он хотел, не то, к чему он стремился, и, скорее всего, именно ощущение тепла и спокойствия, которое стойко держалось в этом месте, раздражало его. В месте, которое ты покидаешь, не должно быть настолько хорошо.
Общая картина выглядела примерно так: ему было здесь некомфортно потому что он сам выбрал это. Ему удобнее было противиться Школе ради своих целей, он сам выбрал чувствовать лишним среди учеников и преподавателей, среди людей, с которыми у него так мало общего. Может быть, в этом он был прав. Но это также значило и другое: я задал ему вопрос о том, почему он остался, но не спросил, уйдет ли он. Потому что это было очевидно примерно так же, как то, что вода мокрая. Конечно же, уйдет, это же Эрик Леншерр. И даже то, что он в кои-то веки понял то, что пыталась втемяшить ему в голову Мистик, пока он был занят разрушением буквально всех зданий на планете, не меняло этого факта.
Он говорит о том, что я делаю все неправильно, и мне бы на это месте приподнять брови недоуменно, хмыкнуть что-то вроде "лечишь ты так же хорошо, как и убеждаешь?", или "ты уверен, что знаешь лучше Хэнка?", но в его голосе нет ни намека на поучение. Простая констатация факта: вот есть Питер, у него сломана нога, она долго не заживает, потому что он не соблюдает все правила. Я не знал, как реагировать на такое, это было поразительно странно, поэтому я просто промолчал, напряженно наблюдая за всем, что он делает. Может быть, он действительно был прав - в конце концов, никогда ничего не ломавший себе я понятия не имел ни о каких правилах поведения со сломанными конечностями. Нет, Маккой, конечно, говорил мне что-то, но в основном это были попытки удержать меня от применения способностей, даже для того, чтобы побыстрее двигаться на костылях.
Легким движением руки он подтаскивает к себе плед, лежавший в дальнем углу комнаты. Плед плывет по тихой комнате, издавая устрашающее шуршение, напоминая сразу обо всех детских страшилках, в первую очередь почему-то именно о самых дурацких. В черном-черном городе на черной-черной улице... Потом, правда, оказывается, что жизнь намного страшнее всех страшилок, вместе взятых, а черный цвет плох только там, где он не был предусмотрен. Да и то, не всегда.
И только темнота по-прежнему остается страшной. Лорна в детстве очень боялась оставаться в темноте, приходилось включать ей ночник и уверять в том, что если что-то случится, я прибегу так быстро, как смогу - в этом не оставалось сомнений даже у мамы, которая недовольно хмыкала в ответ на мои слова о том, чтобы она оставила ночник в покое и даже не думала выключать. Я никогда не скрывал свои способности ни от сестры, ни от матери, я даже не думал о такой возможности. Для чего? В конце концов, моя способность делает жизнь намного легче, причем не только мне, но и всем вокруг. Мне до сих пор не верилось, что кто-то живет в других условиях, что кто-то может бояться открывать свои способности другим, что из-за этого могут возникнуть проблемы - из-за чего? Из-за того, каким человек родился? Нет, ну серьезно, он же не выбирал себе до рождения, каким будет. Сидит такой ребенок в животе мамки и думает "хмм, суперскорость или телекинез? или может обычным родиться?". Это не чей-то выбор, это просто то, кем мы являемся, почему у кого-то голубые глаза, а у кого-то карие. Ни тот, ни другой не выбирал себе этого. И странно было обвинять в этом мутантов.
Но если реальность была такой, с ней приходилось мириться - и приходилось что-то делать с этим. Конечно, я, как и многие, верил словам Профессора о том, что когда-нибудь мир изменится к лучшему, и люди и мутанты будут жить в мире, но до этого мира еще нужно было как-то дожить, а чтобы выжить, приходилось защищаться.
- Защищать, - негромко говорю я. - Мы должны их защищать - ведь для этого изначально была основана команда?
Я не был сторонником революций. История ясно показывала, что во время революции люди воевали, фактически, против своих же, для несогласия там всегда было слишком много смерти, слишком много крови. То же самое можно было провести более мирным путем - постепенно внедряя новые мысли, проводя реформы. Именно это и было главной целью, а Люди Икс должны стать защитниками отверженных - но не идти войной на правительство, как этого хотел Магнето.
И все же, его радует идея возрождения команды, несмотря ни на что. Как будто это было его личной заслугой, как будто Ксавье, наконец, поддался его уговорам - но ведь это было не так. Просто мир неожиданно напомнил всем нам о том, каким он на самом деле является, и о том, что даже в современности иногда приходится защищаться, чтобы выжить. Люди Икс были необходимостью, без которой все были бы рады обойтись. Насколько лучше был бы мир, в котором даже не возникло бы мысли о том, что нужно от кого-то защищаться. Но, возможно, Профессор был прав. Возможно, такое будущее действительно не за горами.
Я слышу в его голосе одобрение, и даже знание того, что он одобряет по большей части саму идею существования команды, не освобождает меня от внутренней радости. Черт возьми, он смотрит на меня, он знает, что я включен в эту команду, и он всецело это одобряет - я в этих умозаключениях фигурирую не больше, чем одна из безликих пешек, которые можно заменить, но все же. Все же.
Если принять его фразу за истину, можно докатиться до совершенно невообразимых идей. Я не так уж многого в своей жизни желал, как правило, желания мои осуществлялись, даже не успевая облачиться в слова, и касались по большей части чего-то материального, что с таким послужным списком я мог совершить грандиозного? Впрочем, даже если повернуть идею в сторону желания найти отца, лучше не становилось. В любом из имеющихся случаев.
Фраза была непереводимая, фраза была странная, колкая, цепляющая сразу множество мыслей изнутри, для себя я решил, что он остался в школе только потому что еще не знал, куда ему отправиться дальше. Его дом был разрушен, семья - убита, но оставаться здесь он не собирался. Так забавно, учитывая, что жизнь постоянно разворачивает его на путь, который ведет сюда, и Мистик, которая говорила о семье, имела ввиду явно не меня, как мне хотелось бы, но всех знакомых Эрику мутантов, людей, которые готовы были простить ему все грехи и принять обратно. Людей, которые никогда не поворачивались спиной, людей, которых он сам раз за разом оставлял. Он снова уйдет, это очевидно, это даже вслух не стоило говорить, потому что таков уж Эрик Леншерр, постоянно уходит из мест, которые могли бы быть наиболее комфортными для него, от людей, которые всегда готовы принять его, сворачивается на самом неудобном углу земли и сворачивается в клубок, как еж. И это в лучшем случае. В худшем он пытается превратить в неудобный угол земли вообще всю землю.
Я тряхнул головой, убирая лезущие в глаза волосы, и приподнялся, поправляя подушку под собой, чтобы было удобнее сидеть. С выпрямленными ногами этот фокус получился не особенно хорошо, но валяться, глядя на отца снизу вверх, мне уже надоело, да и чувствовал я себя при этом до отвратительного болезненно, как будто не ногу сломал, а жизнь. Себе.
Спасибо, что вообще жив остался - мне иногда в кошмарах приходит тот момент, когда чужая рука забралась мне в волосы и дернула назад, открывая шею летящему вперед фиолетовому клинку. Все могло закончиться там, по крайней мере, для меня, если бы не Мистик. И если бы не отец.
Он ведь сам сказал, что предал своих друзей, свою семью, когда пошел с Апокалипсисом. Тогда казалось, что в этих словах было что-то еще, что-то вроде сожаления о том, что он их оставил, но на самом деле нет. Эрик Леншерр всегда шел своим, особенным путем, даже не задумываясь о том, что можно идти вместе со всеми, не оставляя никого позади.
Но если бы Апокалипсис не был настолько жестоким, если бы он проявил больше лояльности к мутантам, пусть и тем, кто пытался его остановить - пришел бы он тогда на помощь?
Об этом, наверное, не стоило задумываться никогда. Или, по крайней мере, не в ближайшую вечность.
О чем мне еще противопоказано думать - это о прикосновениях. Они сбивают с толку, мешают мысли в единый спутанный клубок, разобрать который не представляется возможным. Он проводит пальцами вдоль ноги, медленно разминает успевшие застояться мысли, и я ловлю себя на том, что не просто не отвечаю ему - не дышу уже полминуты. Это странно. Это так поразительно странно, что не думать ни о чем другом просто не получается, пониженная чувствительность в этом деле совсем не помогает, как будто ее и не было никогда, как будто не я с самого детства щеголял царапинами и синяками по всему телу, которые заживали в течение максимум пары дней - потому что бьешься и не замечаешь этого совершенно. Дело было даже не в самих прикосновениях, а в том, кто это делал. Эрик Леншерр был для меня не просто мутантом, даже не просто всемирно известным мутантов благодаря своим косякам. Он был человеком, с которым я мечтал встретиться задолго до того, как узнал, кто он такой. Он был тем, с кем я надеялся хотя бы поговорить, хотя бы раз в своей жизни - и вот он здесь. Сидит на моей постели и пытается помочь, раз уж Чарльз сказал, только вот представление о помощи у него катастрофически странное. Но я абсолютно готов с этим мириться.
- Они в порядке, - наконец, говорю я, умоляя о том, чтобы он не начал расспрашивать. Та вымученная фраза, которую я бросил в него сквозь магнитное поле, стоя вместе с Мистик и буквально чувствуя, как уходит время, отведенное нам для спасения Профессора, была до невероятия глупой. Я должен был сказать ему еще тогда, но я не смог - горло перехватило спазмом, страх сковал внутренности. Сказать Магнето, что я его сын? Да вы серьезно, что ли? Сейчас, в пылу битвы за Землю с каким-то только выкопавшемся ископаемым, которое строит из себя невесть что? Нет, не время.
Когда наступит это время, я еще не решил.
Я ерзаю, пытаясь при этом вообще никак не двигать ногами и не мешать, пытаясь хотя бы немного успокоиться, потому что замороженные внутренности - это такое себе ощущение, да и вообще, они хороши только в холодильнике и отдельно от тела, желательно, свиного или еще какого. Из ливера потом колбасу делают, которую я терпеть не могу, она даже на запах мерзкая, пожалуйста, успокойся.
- А ты как думал, - хмыкаю я, завороженно наблюдая за тем, что он делает. - И ведь казалось бы, какая-то нога несчастная, а я тут уже две недели круговертю, чтобы добраться до тренировочного зала, уходит двадцать три минуты на костылях - я засекал. За долю секунды может произойти так много, а тут минуты. Двадцать три!
Двадцать три минуты - урок успевает кончиться, ученики высыпаются на коридоры из открытых дверей кабинетов как конфеты из кармана, яркие и шумные, приходится лавировать между ними, здороваться и улыбаться, пытаться удержаться на костылях и отказываться от помощи - я что, несамостоятельный такой, куда мне нужно не доберусь? Двадцать три минуты разделяют расстояние, которое я преодолел бы за мгновение, которое никто из людей не смог бы поймать. Этого слишком много. Это слишком медленно.
Слишком медленно двигаются его пальцы по разгоряченной коже, мышцы устало и благодарно ноют, дополняя и без того нестройный хор внутренностей и неожиданно распухшей головы. Я прикрываю глаза, откидываясь на подушку сильнее, и позволяю себе просто насладиться моментом - дрейфуя на скомканных, неоформленных мыслях, теряясь в них. Потом я, может быть, исколю себе все пальцы, пытаясь понять, что откуда идет, но пока у меня нет совершенно никакого желания разбираться ни в чем.
Из дремы меня вытаскивает голос Эрика и ощущение веса на своих коленях - я открываю глаза и вижу его неожиданно ближе, тяжело сглатываю и понимаю, что многое бы отдал, только бы сейчас его обнять - вот прямо сейчас, на моей кровати, с этой дурацкой сломанной ногой и его попыткой позаботиться о совершенно чужом человеке. Я думаю о том, как многое мы пропустили, как все могло бы сложиться иначе, останься он. Тогда я бы стал совсем другим, но для этого было необходимо, чтобы совсем другим был он. Изначально. Потому что он всегда уходит из тех мест, где ему было комфортно.
- Она не могла добраться до тебя самостоятельно, - говорю я и уже в процессе понимаю, что он не слишком-то мне верит. Нет, конечно, добраться она бы смогла, но это заняло бы слишком много времени, раз ты вообразил себя птицей парящей - я сэкономил нам много времени. - Так что я просто немного помог ей. Не мог оставаться в стороне во всем этом... - я махнул рукой, пытаясь оформить в слова все то, что видел тогда: кровь, боль, разрушения. И страх, который съедал изнутри, я, кажется, так до сих пор и не осознал в полной мере, что тогда разговор шел обо всей Земле разом, слишком странно было мыслить такими объемами. - Безумии.
Что заставило меня вообще отправиться туда? Почему именно я, из всех мутантов с семьями, которые беспокоились за них, именно я оказался на месте, и именно я теперь был в команде Людей Икс. Я ведь всего лишь отправился искать отца - даже не то, чтобы отца, изначально я собирался предупредить Профессора о том, что произошло, о том, что в этом замешан его лучший друг - и не успел, все завертелось, и я больше не мог остановиться. Ураган событий подхватил меня и понес за собой, не давая передышки, не давая времени остановиться и подумать, что я здесь, собственно, делаю, что я скажу отцу, когда мы с Мистик доберемся. Для меня вообще стало неожиданностью его обращение, я не был уверен, помнит ли он меня вообще, в конце концов, столько времени прошло. Да и что я мог ему сказать, когда Мистик так уверенно говорила про семью? Что я тоже - его семья? Да какая к черту семья, когда мне уже двадцать три, а мой отец по-прежнему не знает о том, что у него есть сын.

Попытка убежать от самой себя. От того «я», что рвётся наружу, разбивая стены, воздвигнутые для защиты не столько окружающего мира, сколько внутренней зоны собственного комфорта, в которой сидишь, не высовывая носа вовсе не потому что тебя это устраивает и тебе нравится. Быть в ней постоянно заставляет сила привычки. Особенно если в эту своеобразную клетку человек загнал себя самостоятельно, не желая разбирать внутренний конфликт – проблему на пункты в поисках решения.

Когда наивно надеешься, что со временем все само пройдёт и рассосётся, внутренние демоны вырываются из-под контроля в самый неподходящий и неожиданный для разборок момент. И от них не скрыться. Не убежать, как бы ни хотелось.

В Пандоре давно жил демон. Таковым она считала зверя, ощущая его присутствие на дне собственного сознания. Он был порождён ещё во времена Наружности. Жгучей обидой и желанием показать, что она, Алиса, не коврик у двери, об который только и можно что вытирать ноги, не замечая, используя его в своих целях наплевав на возможные чувства.

Дети часто создают себе фантазией особенного друга. Это их защитный механизм. Юные фантазёры и мечтатели находят в нем свою силу, убеждая самих себя, что, когда-нибудь придёт время, и их признают все, кто раньше издевался и ни во что не ставил. У некоторых с возрастом эти друзья умирают под гнетом страха реальности. Другие выживают, затаившись на дне души. В самом тёмном её уголке, чтобы обязательно напомнить о себе, когда почувствуют, что долгожданный час икс, наконец, пробил.

Пандора все ещё бежала, давно оставив за спиной грязную закусочную, минуя что-то вроде автомобильной заправки, приветливо мигающей тусклыми огнями уличных ламп; пересекая укрытые мягким зелёным ковром поля, перескакивая через редкие ручьи, бьющие прямо из-под земли. Бежала со всех ног, едва ли чувствуя усталость. Каждый раз, открывая в себе что-то вроде второго дыхания.

Это была ее жалкая попытка – способ убежать от самой себя. Хотя на самом деле каждый широкий размашистый шаг, наоборот, приближал ее к тому, что так долго скрывалось за молчаливостью и спокойствием рыжей девчонки.

«Думаешь, ты сможешь так вечно? Жить, скрывая себя от всех. Разве это не будет считаться подлым обманом?» - вкрадчивый голос крестного ворвался в сознание. Впервые со дня своего крещения бывшая Тихоня слышала его так отчётливо.

«Хорошо. Дело твоё Пандора. Но однажды ящик откроется. И последствия могут тебе не понравиться. Однако мне нравится твоя упёртость. Ты можешь попробовать заточить себя в клетку. Сковать цепью. Твоё время просто ещё не пришло. Жаль. Я не смогу увидеть ту, кем ты, в конечном счете, станешь. Это было бы интересно».

Змея все боялись. Младшие всегда сторонились его, обходя стороной. Девочка частот спрашивала себя, почему именно он стал ее крестным. Почему он, а не кто-то другой оказался рядом, в тот день, спасший ее ещё более продолжительного заточения в Могильнике? Психическое расстройство, которое Пауки называли временным, оказалось чем-то более глубоким. Они просто не могли знать. Ничего не знали о зверином друге, надёжно запечатанном внутри в ожидании часа, когда можно будет порвать все цепи.

Время для Панды словно остановилось. Окружающий мир слился одним размытым пятном. Подлый камешек, попавшийся под ноги, остановил сумасшедшую гонку, заставив растянуться на грязной омытой дождями дороге, переводя дух в попытке остановить бешеную пляску сердца.

Алиса. Это имя данное Наружностью. Данное ей родителями. Семьёй, которая никогда ни во что её не ставила, считая одной из послушных кукол. А все, потому что у них была ее копия. Улучшенная и более успешная во всем. Арина всегда была любимой девочкой. Именно поэтому ее сестра близнец добровольно пошла путём волка-одиночки.

- Ты называешь себя Пламенем. Говоришь, что сожжёшь мой мир дотла. Но этого никогда не будет! – сжав руки в кулаки, Пандора ударила рукой по склизкой жиже, разбрызгав грязь во все стороны. Шумно выдохнув, поднялась на ноги, чуть пошатнувшись снова возобновив свой бег. Встречный ветер сушил яростные слезы.

- Ты всего лишь плод моего больного воображения! И я перед тобой ни в чем не виновата! К тому же… - впервые за всю свою сознательную жизнь Пандора чувствовала себя столь уверенно, смеясь всем страхам прямо в лицо. – Ты всегда меня недооценивала! И больше я тебя не боюсь. Ты призрак пережитого прошлого.

Она остановилась сама. На этот раз добровольно. Подняв взгляд на хмурое небо, и наконец-то, свободно вздохнув. Закрыв глаза, девушка позволила себе заглянуть так глубоко в себя, куда всегда боялась заглядывать. Там жил ее страх. Терроризирующее ночами Пламя. Но еще глубже покорно ждал своего часа зверь. Однажды заточив его в клетку, Пандора боялась возвращаться назад, но волчица всегда была ее неотъемлемой частью. Для того чтобы понять и принять себя понадобилось время. Очень много времени, но именно поэтому преодолённый путь был ей так необходим.

В карих глазах отразился янтарный блеск, когда Волчица распахнула их снова. Обострившиеся разом органы чувств доносили до чистого сознания картину окружающего мира. Пандора не перестала быть собой. Наоборот. Наконец-то таковой стала, позволив себе быть тем, кем всегда была.

«Шут не хочет больше быть Шутом. Но и я не могу уже быть прежней Пандорой. Дом изменится. Наш мир станет другим».

Бежать на четырёх лапах оказалось куда удобнее, быстрее и легче. С удовольствием отмечая отточенный механизм работы обретённого тела, Волчица бежала вперёд к Лесу, уверенная в том, что на этот раз она его достигнет. Миф об Изнанке больше не был таковым. Он стал реальностью. Ее реальность, в которой рыжая хищница обрела своё истинное «я».

Деревья сомкнулись за спиной, пропустив гостью, но Пандора не остановилась, оказавшись в наполненном жизнью Лесу. Сменив галоп на рысь, быстро перебирая сильными лапами, оставляя на земле отпечатки волчьих лап, обитательница Серого Дома добралась до небольшого каменного выступа над широким бурным ручьём. Его спокойно можно было перемахнуть при желании одним прыжком.

Вскинув морду к серому небу, что клочками виднелось сквозь кроны старых деревьев, она наконец громко и протяжно взвыла, оповещая Лес о своём присутствии, благодаря его за то, что наконец, позволил стать собой.

Изнанка очень помогла Пандоре, но даже так, она не являлась ее домом, территорией, которую нужно было защищать.

У Волчицы был Дом. Своя стая. И к ней нужно было вернуться. Пусть там, на другой стороне вновь придётся жить в человеческом теле. Волк не перестанет быть волком. Теперь уже нет. Забыть о своём «я» больше не предоставлялось возможным.

[October, 1. 1977] Point Pleasant
У живых слишком быстро бежит кровь.
Альберт. Быстро и шумно. Так шумно, что гул этого бега оглушает, дезориентирует, словно бы его огрели по голове пыльным мешком. Нет.

Альберт. Нет. Это не звук бегущей в ушах крови, хоть сердце и ухает в груди, а давление в кровеносной системе зашкаливает так, как, пожалуй, никогда в его жизни. Это отголосок выстрела, всё ещё гремящий...
Альберт!

Он мотает головой, пытаясь сбросить контузию и прийти в себя. Как давно последний раз он так близко находился к проявлению насилия? Почему это происходит? Почему это всегда должны быть выстрелы? Почему никто не подумал о том, что этот придурок может захотеть выкрутиться и вырубит охранника, забирая его пистолет? Почему?!

- Альберт!

Он дёргается и наконец фокусируется с огромным трудом, сильнее давит на рану. Слишком, слишком быстро. Слишком много. У мертвецов не идёт кровь. А эта разве что не хлещет в разные стороны, собираясь в маленькие лужицы вокруг. Картера, этого остолопа, что тут держали за шерифа, кажется, пристрелили - Альберт слишком хорошо знает этот стеклянный взгляд. Помощник шерифа Джайлз невыносимо скулит, сжимая ногу. В порядке только Смитсон, и он, кажется, что-то бормочет, кажется, в рацию. Вызывает помощь? Он не понимает - в ушах теперь стоит звон, звуки всё ещё приглушённые. А в его собственных глазах паника и страх. Он почти парализован, как и в тот самый, невозможно далёкий сейчас раз.

- Альберт.. -  голос Честера становится мягче (он устал. кровопотеря даёт о себе знать).

- Заткнись, - огрызается Розенфильд, морщась и пытаясь совладать с собственной телом. Слишком быстро.

- Ты сможешь, - продолжает уже с большим усилием Дезмонд. У него слишком тёплый, непростительно тёплый для человека в его положении взгляд. Это невозможно. Всё это не должно быть возможно!

- Заткнисьзаткнисьзаткнисьзаткнись! - у него трясутся руки, его всего бьёт мелкая дрожь, а на глазах выступают слёзы. Его напарника, его коллегу, его друга - Честера - подстрелили, он истекает кровью прямо у него под пальцами, и он ничего не может с этим сделать. Ничего.

- Ал, послушай меня, - одному Богу ведомо, как, но Чет кладёт руку поверх побелевших ладоней Розенфильда и чуть с сжимает его пальцы - ровно настолько, насколько хватает покидающих его сил. Его руки в крови, его собственной крови. Руки Альберта в крови Честера разве что не по локоть. Ещё немного, и его стошнит. Вывернет наизнанку от подчёркнуто резкой ирреальности происходящего и своей отвратительной беспомощности. Он всхлипывает. - У тебя получится.

Как ты можешь? Ты схватил чёртову пулю и умудряешься находить слова поддержки для меня?
У живых слишком быстро...

- Не смей, чёрт тебя дери, мне тут умирать, Дезмонд, - Альберт заставляет наконец добравшегося до них Смитсона давить на рану вместо себя, а сам скользящими от крови руками с третьей попытки открывает свой чемоданчик.

Ещё через десять минут они слышат сирены.

▹ мы примем любую биографию Честера, пока она будет сохранять его уникальные черты характера. помните о мельчайших деталях тех нескольких его минут на экране, они - сокровище ▹ мы с удовольствием поможем вам в разработке любой части этой самой биографии ▹ мы легко адаптируем под ваши желания те наигранные им как НПЦ или сформированные хедканонами моменты, которые будут идти в разрез с вашими представлениями ▹ мы считаем, что Честер и Сэм - идеальная пара от поэтому Гордон - хренова сваха. они вместе прекрасны как рассвет. но вместе с тем пэйринг не является обязательным критерием ▹ по части хедканонов - в моём представлении Чета и Альберта связывает некий особый вид дружбы, возможно, за счёт подхода, возможно.. по какой-то иной причине. но у них особая химия и Альберт потенциально позволяет Чету куда больше, чем кому-либо ▹ we will make the Blue Rose Family whole again. ..за исключением Уиндома, конечно >< (но это не точно) ▹ знайте, умейте, любите ▹ по количеству символов претензий нет. лицо, на наш взгляд, Чету вполне подойдёт любое. ▹ грамотность и желание творить

Ксандр. Такой прекрасный ясный солнечный день, что хочется просто присесть на скамейку у фонтана, закрыть глаза, слушать, как шумит вода, и ощущать тепло прикосновений солнечных лучей на своей коже. Что я и делаю, поддавшись внезапному желанию расслабиться. Но даже минуту не думать о делах у меня не получается. Я разучилась отдыхать? Возможно. Я могла бы обмануть себя, попытавшись убедить себя в том, что я умею веселиться и ничего не делать, как и любой другой нормальный человек, но я-то знаю правду: если я не сплю с ножом под подушкой, то это не значит, что я расслабилась. Я проснусь за пару секунд до того, как кто-то подойдет к моей кровати, и если кто-то придет с дурными намерениями, то я голыми руками сломаю ему шею, какой бы она крепкой не была. Если, конечно же, это не окажется Небула: Танос против насилия в семье, если оно ему не выгодно. Только это меня и останавливало, во всяком случае, первое время, сейчас-то я привыкла к этой малахольной.
Вздыхаю и открываю глаза. И все равно день великолепен, пусть даже я и не могу всецело им насладиться. Эта планета полна жизни, вся такая правильная, функционирующая как единый отлаженный механизм. Я видела с утра людей, спешащих на работу, матерей, отводящих детей в школы. Такое чувство, будто бы здесь каждый знает свое место. Так непривычно. Нет, моя жизнь еще более ограничена рамками четкого следования заданному курсу, но ее нельзя назвать скучной. А от этой рутины, как мне кажется, можно быстро сойти с ума. Кстати о сумасшествии: не рехнулась ли я, затевая предательство одного из самых могущественных существ в Галактике? Я не знаю. Я лишь понимаю, что так больше продолжаться не может: я хочу быть свободной от Таноса. И я осознаю, что это будет нелегко, что мне придется дорого заплатить за свою свободу. Но я готова умереть, если придется, чем жить дальше жизнью, не принадлежащей мне. Я должна попытаться что-то изменить.
Итак, для начала мне нужны деньги. Если у меня еще и при этом получится помешать планам Таноса, то это вообще два в одном. Люблю практичные и многофункциональные планы. Таносу нужна сфера, и, конечно же, он не поспешил оповестить нас всех, что это за сфера и в чем ее ценность. Но судя по тому, что у людей Ронана сферу похитил некий Звездный Лорд, очевидно, что это непростая вещица. И дорогостоящая, как оказалось: Коллекционер предложил мне за нее уйму денег, правда, тоже не стал ничего объяснять. Хмм. Не люблю загадки. Выслушиваю доклад от одного из командующих армией Ронана, им удалось определить, кому Звездный Лорд (очень странная кличка: обычно пафосные клички принадлежат тем, кто ничего из себя не стоит, посмотрим-посмотрим...) собирается сбыть краденный артефакт. Люди Ронана работают быстро и эффективно, не могу не отметить этот факт. Оспариваю решение Ронана, предлагая себя в качестве того, кто полетит на Ксандр добывать сферу. Мягко смотрю в глаза Небуле, чьи навыки я поставила прилюдно под сомнение, и легко выдерживаю ее гневный взгляд. Увы, сестренка, ты все еще не умеешь испепелять лишь взглядом. Прими это, как и то, что на этот раз я снова тебя обошла: Ронан сразу же изменяет свое решение и отправляет на Ксандр меня. Вот и славно. Конечно же, когда они все поймут, то бросятся за мной в погоню, но сейчас хоть никто не будет путаться у меня под ногами. А когда я все закончу, то, надеюсь, смогу исчезнуть так, чтобы они меня не нашли. Дальнейшая защита сферы — не моя головная боль, а проблема Коллекционера.
То, что люди Ронана сумели определить, куда именно похититель отправляется со сферой, максимально упрощает задачу. Пожалуй, даже Небула бы справилась. Во время полета до Ксандра я разжилась нужной информацией об этом Звездном Лорде. У нас с ним есть что-то похожее: мы сироты, которых воспитали преступники. Йонду Удонта дожил до почтенных седин, что уже своего рода достижение для разбойника. Он все еще достаточно силен, чтобы дать отпор кому угодно лично, а также владеет авторитетом и некой властью над своими людьми. Уж как он этого добивается, не знаю, но совсем безнадежных дураков в его банде, по слухам, нет. Хотя... Вглядываюсь в фотографию этого Питера Квилла (вот как прозаично зовут нашего самозваного Лорда) и не вижу лица, испорченного интеллектом. Но все же не стоит недооценивать того, кто смог уйти от воинов Ронана целым и невредимым.
http://78.media.tumblr.com/7e22068f3b7f … 250.gifМне удается прибыть раньше, чем он, и я веду наблюдение со стороны. Выжидаю, когда же он появится. Кому-то может показаться, что затеряться легче на планете, полной людей с сомнительным прошлым, но вот на такой-то планете тебя найдут в два счета, если это кому-то будет нужно. На цивилизованных планетах есть полиция, но полиция будет тебя искать лишь только тогда, когда ты уже что-то совершить. На криминальных планетах за тобой будут постоянно наблюдать и следить за каждым твоим шагом. Здесь все проще: обитатели Ксандра полностью погружены в свои жизни, свои переживания и заботы. Они не замечают тебя, пока ты не привлекаешь к себе внимания. Вот я и стараюсь вести себя непринужденно: стою, прислонившись к стене, и уплетаю какой-то сладкий местный фрукт. Квилл уже внутри, если его сделка с Брокером пройдет удачно, то что ж, у него сегодня счастливый день, ему не придется испытать двойную боль: физическую и боль разочарования, что его побьет девчонка. Мне хочется забрать сферу не у Звездного Лорда, а у Брокера. Это можно будет сделать внутри, так будет меньше шума.

[August, 30. 1988] Philadelphia, PA
Считается ли пощёчина проявлением насилия, если она используется для того, чтобы остановить истерику и привести человека в чувства? Эта мысль крутится у него в голове на повторе, словно испорченная и заевшая пластинка, сродни одной из тех, что дарил ему Чет.
Чет. Он смотрит в никуда, думая только о том, с каким звуком его ладонь соприкоснулась с лицом Сэма, как тот подавился приступом и будто бы резко уменьшился вдвое, с каким выражением посмотрели после этого на него его глаза. Смотрит в никуда, продолжая отстранённо подкладывать в дымящуюся чашку какао кусочки маршмэллоу. Их там уже больше десяти.
- Сахар тоже наркотик, доктор Розенфильд, - голос из гостиной возвращает его к немилосердной реальности. Сейчас Альберт был бы рад не возвращаться в неё никогда.
- Как ты считаешь, является ли насилием... - он заходит в комнату, держа кружку обеими ладонями несмотря на то, как жжётся напиток, но Стенли не даёт ему закончить фразу, почти тут же встречая его и принимая какао с коротким и таким искренним "Спасибо", что криминалист просто теряет дар речи.
Он подносит кружку к губам, но так и не делает глоток, наслаждаясь пока только ароматом и теплом, ощущением значимости, поддержки. Отходит к дивану, не отрывая взгляда от длинных деревянных полок на стене чуть позади. На тех подчёркнуто ровными рядами стоит с десяток, а то и больше, металлических моделей болидов Формулы-1. Это тоже Честер. Стоит оглянуться и станет безбожно очевидно - все детали, все мелочи, всё, что создаёт тот самый пресловутый уют и ощущение, что в квартире живут реальные люди, всё это - Честер.
- Мне он не успел ничего подарить, - тихо и блёкло произносит Сэм, разглядывая автомобили с неизбывной тоской. - Я не уверен, что он бы когда-нибудь захотел.
- Эй... - Альберт обходит диван и встаёт рядом, замирает и мнётся с секунду другую, а потом всё же приобнимает Стенли за плечо. - Чет..
Он хочет сказать что-то ободряющее, но слова застревают в горле, сталкиваясь с прошедшим временем. Он не может заставить себя говорить о нём в прошедшем времени, и в то же время здравый смысл, тот самый, обычно так им восхваляемый здравый смысл, опыт и практика, утверждают, что спустя полгода после исчезновения надежды уже совсем нет. Шансы на удачный исход падают с каждым часом спустя первые сутки, что уж говорить теперь. А потому его разум сопротивляется времени настоящему. Чет был. Чет есть. Чет будет. Обязательно должен быть.
Сэм опускает голову и криво улыбается ровно на секунду. Это не улыбка, это почти судорога. Это так странно и вместе с тем так естественно - они были знакомы с Дезмондом всего в общей сложности двое с половиной суток, и парень так к нему прикипел, что его исчезновение оставило глубочайший шрам в его жизни. Шрам, который даже Альберт не в силах залечить, пустоту, которую он не в силах заполнить. Это было - будь проклято прошедшее время - есть и будет особенностью Честера Дезмонда. Никто не уходил невпечатлённым. Никто не уходил равнодушным. Никто.
.
Сегодня утром к ним привезли тело. Прямо к ним, первичная аутопсия, смена Сэма Стенли, аутопсийная номер пять. Альберт видел, как его прокатили мимо, как открыли мешок. А потом он слышал звон инструментов и какие-то неясные крики. Возня. Он бросил свои папки, забыл про желание покурить и поскорее разобраться с делами. Через пару мгновений он уже был там. И что это было за тело, чёрт бы их все подрал - им привезли пародиста, изображающего Элвиса Прэсли в лучшие годы. Высокий, худой, загорелый, чёрная копна убранных назад и уложенных лаком волос, яркие черты лице. Характерные. Именно к нему, Сэму Стенли. В аутопсийную номер пять. Это естественно, что он сорвался. Им обоим повезло, что Альберт был рядом, чтобы подхватить.
.
Молодой судмедэксперт садится на диван молча. Пьёт какао и смотрит в пол. Считается ли пощёчина проявлением насилия, если она... или это просто отговорки? Попытки оправдать себе себя, а на самом деле это его собственный симптом. Что, если он тоже сломался? И однажды пробравшаяся в его действия крупица якобы благого насилия просто со временем даст плоды? Компромиссы. Так говорил Честер - надо уметь идти на компромисс, это наше оружие. Он даже дрался за тело этой ...нет, он не станет называть ту девушку по имени. Не станет. Не сейчас. Сэм ему рассказал. Никаких компромиссов. Даже перед лицом апокалипсиса, привычно цитирует он себе и берёт с полки модель Lotus 87 1981 года, а потом опускается на диван рядом со Стенли.
- Знаешь, я тоже боюсь этого, - негромко заговаривает он, крутя в руках машинку. На дне подставки аккуратно, но не слишком красиво скальпелем выцарапано "Чет". - Каждое грёбаное утро. С каждым новым делом. Каждым следующим Джоном Доу. Боюсь открывать проклятую молнию. Боюсь делать анализ ДНК. Боюсь идентификации неизвестных так, что у меня почти трясутся руки. Хочется всё бросить иногда.
Блондин поднимает на него глаза где-то в середине, быстро моргает - со стрессом его тик только ухудшился - и хмурится. На его лице без труда читается вопрос, задать который у парня просто не хватает духу. Или сил. Или, может, он считает что момент между ними такой - слова не нужны для этого. Розенфильд протягивает ему автомобиль. Пусть будет у него. Это страшная сентиментальность, но она напоминает ему Дезмонда, она кажется важной.
- Почему я не ушёл? - Альберт смотрит на чёрные формы с золотыми буквами в его руках. - Потому что однажды.. Когда было особенно паршиво, остановил меня как раз Чет. Он сказал... - "У тебя получится", - говорит в его воспоминании раненый Честер. - "Альберт, кто, если не ты", - даже не запинаясь, врёт он вслух.

▹ см. выше ▹ мы с удовольствием поможем вам в разработке любой части его биографии ▹ мы стандартно легко адаптируем под ваши желания те наигранные им как НПЦ или сформированные хедканонами моменты, которые будут идти в разрез с вашими представлениями ▹ мы считаем, что Честер и Сэм - идеальная пара от поэтому Гордон - хренова сваха. они вместе прекрасны как рассвет. но вместе с тем пэйринг не является обязательным критерием ▹ по части хедканонов о Сэме и Альберте тоже см. выше ▹ we will make the Blue Rose Family whole again. ..за исключением Уиндома, конечно >< (но это не точно) ▹ знайте, умейте, любите ▹ по количеству символов претензий нет. на наш взгляд, Сэм тоже будет хорош в любом лице. ▹ грамотность и желание творить

Зоро искренне недоумевал: по какому такому закону за пополнение провизии должен отвечать не кок собственной персоной, а кто попало. Ну, или кому выпадет жребий. Спорить с судьбой в обличии короткой соломинки Зоро не решился, но высказать свое мнение о ее капризе и бесполезности эро-кока не постеснялся. В голос. И еще немного мысленно, когда Луффи вызвался сойти на сушу за компанию, что, конечно, могло означать только одно: капитан жаждет приключений. Сомневаться в том, что приключения, грозящие перерасти в крупные неприятности для всей команды и одного Трафальгара, ответят Монки Ди Луффи взаимностью, увы, не приходилось. Не то что бы Зоро был против не запланированной разминки после мирного недельного хода судна, но...

... Как капитан вообще мог потеряться?

Еще несколько минут назад они шли вместе по широкой улице, а сейчас Луффи нет, а Зоро вынужден свернуть на его поиски. И вот он в глухом лесу, прислушивается к издевательскому напеву чудо-птицы, продирается сквозь заросли хищных цветов неизвестного вида, затупляя понапрасну лезвие Вадо. А потом Ророноа вновь оказывается в городе, сам наверняка не зная, как он здесь очутился - инстинкты, наверное. О том, что конкретно это здание и эта улица кажутся ему смутно знакомыми, словно он уже был здесь, Зоро предпочел не думать - мало ли на этом острове все дома одинаковые, да и в целом все здания похожи друг на друга как близнецы. Ну, разве что дворцы всегда выделяются - это Зоро уже уяснил. Словом, он благополучно проигнорировал отголосок чувства направления и двинулся по прямой, мысленно ругая неспокойного капитана.

Зоро искал таверну, ресторан, передвижную лавку с такояки - что угодно, связанное с едой, будучи уверенным в том, что капитан попросту не может быть где-то еще, ведь война-войной, а обед у Луффи по расписанию. Но, заглядывая внутрь каждого встреченного на пути заведения, коих оказалось до смешного мало, - за прошедшие двадцать минут Зоро успел попеременно оказаться то в лесу, то на пустоши, то снова в городе, - он так и не обнаружил ни следа соломенной шляпы, что заставило Ророноа сильнее свести брови и усиленнее прислушиваться к разговорам вокруг. В этом городе не пахло опасностью, не видно было и дозорных, но. Бросив вызов шичибукаю и теневому воротиле разве не поставили они свои жизни на кон?

Зоро не думал, что это такая уж плохая идея, но ему не нравилось то, что как-то незаметно у руля встал Ло, из-за чего и х приключение изменило привычный ритм. Этого Зоро принять не мог. Цезарь в заложниках на борту Санни, сомнительная сделка с Дофламинго - это не стиль Мугивар. Ророноа не доверял Трафальгару, но был благодарен за спасение Луффи двумя годами ранее. Ло был с его капитаном тогда, когда Зоро даже не знал, что происходит. Этого он не мог себе простить. Чувство признательности глухо боролось с инстинктивным неприятием, вынуждая Зоро чаще обычного как бы невзначай касаться рукояти одного из мечей. Что-то похожее он уже проходил, когда Нико Робин стала седьмой. Только вот тогда было проще, ведь он знал, чего ожидать. В случае с Ло имело быть что-то еще, происхождение чего Зоро не мог осознать.

... Как он оказался на пляже? "Странно тут устроены дороги".

Зоро забирается на высокое дерево, в надежде хорошенько осмотреть территорию. Если повезет, он заметит Луффи с высоты, и уж тогда-то никуда ему не скрыться. Одна из веток задевает бок, раздирая старую, пропитанную морской солью, футболку. Зоро кривится, предчувствуя выговор и штраф в энное количество белли от рыжей ведьмы. Сколько он там уже должен? Наверное, сильно за миллион. А если не найдет Луффи и не принесет покупки по списку, то рискует сильно пострадать от тяжелой руки. Что б ей пусто было. Ророноа взобрался на самую вершину. Поудобнее устроившись на массивной ветке, он привычным движением прикладывает ребро ладони ко лбу, защищая глаз от палящего солнца. Обзор был не лучшим, но Зоро все же находит капитана - тот стоит невдалеке, вертит головой, окруженный кокосами, в то время как в море плескается морской король средних размеров, а на маленьком островке впереди маячит фигура незнакомца. Ситуация близилась к отметке абсурд, но когда бывало иначе? Зоро почти облегченно выдыхает, спускаясь вниз.

- О-о-ой, Луффи, ты чего здесь вытворяешь? В нашем списке нет морского короля. , - интересуется Зоро, приближаясь к Мугиваре. Он слышит панический крик со стороны острова, рефлекторно поворачивая голову в сторону источника шума.

- Кажется, его сейчас съедят, - констатирует он, задумчиво почесывая затылок с выражением сухарь бесчувственный на лице..

1

Впервые Питер заподозрил неладное одним прекрасным вечером — где-то пару дней назад, — но надеялся, что разнёсшийся с другого конца корабля громогласный чих не оправдает ожидания. Вот только оградить всех от мерзкой заразы (и нет, говоря прямым текстом о заразе, речь идёт не о Ракете конкретно, но это так для профилактического уточнения) у него не получилось — и первым, кому посчастливилось ощутить на себе поистине нелепое недомогание, оказался их любитель повзрывать. Какими снадобьями следует отпаивать енота, чтобы помочь искоренить проблему его плохого самочувствия, Звёздный Лорд догадывался лишь относительно, но всё же догадывался — одна столовая ложка мёда на одну целую чашку с молоком. Проблема заключалась лишь в одном — мёд, как и сама Терра, для него недосягаем вот уже двадцать шесть лет, проведенных в банде сперва опустошителей, а затем с год в качестве лидера почти что подпольной организации по спасению галактики — стражей. Поэтому действовать пришлось гораздо проще — медицинский отсек здесь был небольшим, но лекарств вполне хватало, чтобы унять головную боль, вылечить кашель и сбить температуру. Питер не помнит, когда в последний раз использовал их по назначению, однако сейчас это было самое простое и доступное решение.

Он беспокоится. Через призму шуток и сарказма — он беспокоится о главной занозе в заднице всей их неземной и до немыслимых высот космической братии. Не сказать, что Ракета всегда вёл себя исправно, но ведь кто с целого экипажа ещё сможет поставить его на ноги? Впрочем, в болезненном состоянии эта наглая пушистая рожа, кажется, создавала впечатление ещё более несносного мальчишки (именно мальчишки) — подтверждением тому служили нередко проносящиеся по кораблю возгласы антропоморфного енота в любое время дня и ночи, что порой Квиллу хотелось объявить неделю жесткого и непоколебимого карантина по всей их небольшой милановской жилплощади, где он не будет служить медсестрой, исполняющей любые капризы пострадавшего в неравном бою с пробоинами в корабле инженера.

— Ты что, обалдел? — Посреди ночи выискав крикливого аса на коробках из-под боеприпасов, Квилл подбирает остывшее снадобье, принюхивается и чуть морщится в сторону от его запаха. Да, не самое приятное в жизни. Впрочем, вид Ракеты — помятый, побитый и полностью понурый — тоже не мог никого осчастливить. — Всех разбудить захотел?
Вопрос, скорее, являлся укоризненно-риторическим, потому что за последние сорок восемь часов Звездный Лорд пользовался у Енота даже большим спросом, чем у девушек и женщин в период пары месяцев.
— Я не кричал так даже в детстве, когда мне внутревенно кололи витамины, — с лёгкой иронией произнес он. — Но могу рассказать, как однажды мне делали укол в одно из моих задних полушарий. Захватывающая история — почти, как шекспировская драма.

2

Скосив твердый взгляд в сторону брюнета, король Асгарда тяжело и глубоко вздохнул. Скоро или когда-нибудь они обязательно закончат межличностную войну недопонимания, бедой или победой — это уже вопрос третий, ведь ситуация, мягко говоря, размеренным темпом приближалась к большему скандалу, чем уже имеющийся на данной стадии конфликт, а ведь это только начало. Как и прежде, Локи перестал разделять чужое мнение, заладив только о надуманном, так называемом, «ренегатстве».
Стараться мыслить глобально и смотреть в корень проблемы, пытаясь понять чувства брата, чтобы дать им здравую оценку – сложно. Самоотверженность и логика – практически взаимоисключающие понятия. Блондин развернулся, встав спиной к заключённому, обуреваемого злостью за оскорбительно беспечное отношение к его жизни и к, якобы, бессмысленному пребыванию в качестве преступника, а затем принял исходное положение, готовый с удвоенной настойчивостью говорить о безрассудности его желаний. Сбегать нельзя. Тор сам предложил наиболее безболезненный вариант для них обоих, и, если есть хоть один шанс избежать наказания, он выбьет его, но сделает это в рамках законов страны, на чьей территории они расположились. Старший сын Одина будет присутствовать на суде и обязательно поддержит. Готовый стоять с ним плечом к плечу не только в бою, Тор будет рядом, и даже не в качестве простого наблюдателя и талисмана. Однако спешить делиться всем – бессмысленно до тех пор, пока Локи не усмирит свой пыл и не пойдет навстречу брату.
– Ты серьезно думаешь, что это хорошая идея? Ты рискнёшь доверием не человечества, но своего народа, поверившим в тебя, и сделаешь это исключительно свободы ради? – Голос становился жестче и громче, противостоять упрямству Локи не было особого желания, учитывая насколько сильно тот напирал с первых же секунд их разговора – от него словно бы исходили волны недовольства и негодования с игольчатым ощущением совершенно не сдерживаемого гнева. Тем более, что в какой-то мере «младшенький» был прав на счет того, что их семейные ссоры не похожи мидгардские – и если рождается конфликт, то решается он кровью. Но идти на поводу братской импульсивности и размениваться столь дорогой монетой Тор тоже не был готов.
Нельзя так просто взять и пустить под откос результат их, наконец, временного перемирия – Тор, как один из тех, кому чаще всего доводилось сталкиваться с кознями младшего брата, прекрасно понимал это; он лучше всех осознавал, что Локи не станет терпеть столь унизительного обращения со стороны людей, но во имя чёртовой справедливости и расположения человечества следовало поступить более разумно, чем сбегать от проблем. Это не предательство. Это не предательство даже в том случае, если решением будет незамедлительно казнить одного из богов, ведь громовержец не посмел забыть о том, что Локи сделал для Асгарда – и также не посмеет допустить, чтобы брат чувствовал себя побежденным так не полюбившемся ему миром.
– Так будет лучше, – специально выделив это слово, громовержец не стал совершать глупость и давать Локи возможность снова его перебить своими длинными речами. Сейчас не время возмущаться – сейчас стоит только искать компромисс, поэтому он решил продолжить, не выжидая ни секунды. – Нам следует найти способ, чтобы они поверили нам и начали доверять тебе. Одного моего слова недостаточно, чтобы смыть все твои преступления перед землянами. Это уже не война. Это – последствия твоих же заслуг, и даже дураку понятно, что в покое тебя не оставят.
Он замолчал, на пару мгновений задумываясь о том, что сейчас давить на брата нельзя, но всё же паузу нарушил быстро:
– Локи, ты должен это понять, – взгляд серо-голубых глаз стал чуть расфокусированным, стал слегка затуманенным. Чего в действительности хотелось сыну Одина, который столько времени потратил на решение их с Локи дрязг, да и элементарно на то, чтобы трикстер вновь подумал не только о себе и о своем разочаровании от некогда болезненной правды?
– У тебя уже есть отличный козырь, – не сказать, что Тор в восторге от своих будущих предложений, но других вариантов у него нет и вряд ли будет. – Не ты ли всегда твердил, что люди для тебя недостаточно умны? Это наш шанс, Локи. Единственный, – выделяет слово, – подходящий шанс, если мы хотим остаться здесь и остаться здесь без необходимости скрываться и прятаться, – еще он признает, что Локи вполне может рассматривать вариант поставить на колени жителей этой планеты и навязать _их_  божественную власть силой или уговорами, но это не выход. Насилие – никогда не выход. И на Земле они на правах гостей. – Ты не обязан верить собственным словам, но ты можешь сделать вид – просто сделать вид, – что немного сожалеешь и правда раскаиваешься. Потому что мы преследуем благую цель, – заканчивает он. И правда верит.